Статьи о Франции

По холмам, смуглым и круглым

В любой заброшенной деревеньке обязательно есть места, к которым люди редко наведываются, но которые несут в себе что-то странное, редкое — замшелый сруб высохшего колодца, тропинка, изогнувшаяся необычным поворотом, огромный лопух возле изгороди. Даже в самом занюханном городишке такие места непременно есть.

Париж — город знаменитый, большой и далеко не безобразный. Но большинство его посетителей, а иногда и парижан, знают Париж туристских буклетов, деловой активности или кварталы, где живут они сами либо их близкие.

Но в нем есть странные, чарующие места, где редко встретишь любопытных. Уголки, без которых «Город Цветов» стал бы только аттракционом или бизнес-центром. Я не парижанин, но люблю бродить по нему, заходить куда ноги приведут, разыскивать острова городской жизни, которые сперва непонятны или неброски — а потом они не стираются из памяти.

Начну я экскурсию по не очень известному Парижу с холмов, «les buttes». Город расположен в долине, лучше сказать — яме, окруженной пологими возвышенностями. В этой яме имеются несколько холмов-останцев, по-парижски — «бютт». Одни из них совсем незаметны, другие требуют ощутимых усилий, когда взбираешься по их склонам. Самый известный, конечно, — бютт Монмартр, и говорить про него не будем. Хотя даже этот холм, особенно его северный склон, редко посещаемый туристами, может быть интересным.

Когда стоишь на ступенях «Святого Сердца» — Сакре-Кер, то налево, на восток от Монмартра, километрах в двух птичьего полета виден холм Шомон. Или видна бютт Шомон. Разница в грамматических родах между русским и французским очень важна. Мужское для русского — женское для француза. EtХvice versa. Итак, недалеко виден холм, покрытый парком и увенчанный какой-то, положенной «высоте N» антенной. «Chaumont» по-французски — «известковая гора». Здесь на самом деле еще с римских времен добывали известняк и обжигали его. В результате холм оказался изъеденным, дырявым, превратился в катакомбы и стал излюбленным местом всевозможной шпаны. В 1814 бютт Шомон была последней линией обороны от наступавших на Париж русских войск. В 1867, незадолго до Коммуны, здесь решили разбить парк. Однако не совсем успели: в кустах и расщелинах древнего карьера коммунары успели повоевать против войск «версальцев». И были похоронены неподалеку, на холме кладбища Пер-Лашез. Стрельба в парке Шомон, называемом словарем «Маленький Лярусс» издания 1986 года «живописным местом», не остановилась, здесь успели пролить кровь и участники Сопротивления времен последней мировой войны.

Парк на самом деле прекрасный, особенно в будние дни, когда в нем никого, кроме матерей с детьми, мелких торговцев наркотиками и клошаров, расслабляющихся под кустами. Пологие склоны, покрытые ярко-зелеными газонами, искусно рассаженные купы деревьев, цементные заборчики в виде переплетенных корневищ и прекрасно изготовленная цементная скала (жалко, по ней не разгуливают белые медведи, как в московском Зоо), каскадики и журчащие мелкие водопады на водопроводных ручьях… спокойствие.

Но главное — улицы вокруг этого парка. Холм Шомон до конца прошлого века был заселен крестьянами, пасшими коз, разводившими огороды, либо работниками мелких окружных фабрик. Накануне первой мировой войны здесь начали строительство, особенно развившееся в 20–30-е годы. Сейчас здесь бодро строят большие дома «со всеми удобствами», но сохранились еще островки странной мелкобуржуазной жизни первой половины нашего столетия. Например, улица Музайя. Это — пустынная, с редкими магазинчиками и кафе дорога, обрамленная стенами и домами. В домах почти всегда окна закрыты ставнями, а над стенами свисают ветки сирени и жасмина. Живут здесь по большей части природные французы, но даже зимой возникают ассоциации с южными городами. Тем более, что дома здесь устроены по принципу «виллы» в античном смысле: двор, замкнутый несколькими сообщающимися друг с другом домами. По-русски «вилла» лучше всего переводится как «усадьба». Вот и здесь, проходя по мощенному мелким булыжником двору, поглядывая на травяные стебельки, пробивающиеся между камнями, на пышные живые изгороди, слушая рев моторов где-то внизу и пение птиц, свивших гнезда в окрестных каштанах, убеждаешься в незыблемости полудеревенского быта. А сверху — плывут облака, которые в этом городе обычно очень низки, пышны, как кондитерский крем, и способствуют медленным размышлениям о том, что нет ничего более нового, чем постоянные изменения.

Спускаясь с бютт Шомон, попадаешь на ее склон, в Бельвилль — «Прекрасную деревню». Когда-то этот район был вотчиной апашей, чем-то вроде парижской Марьиной Рощи. Сейчас в его узких улочках, карабкающихся на холм, живут вперемежку представители всевозможных экзотических национальностей, небогатая творческая интеллигенция и все больше и больше молодых деловых людей, понявших, что место скоро станет золотым.

Сейчас — короткое объяснение социальной географии Парижа. Как во всех городах Европы от Лондона до Москвы, роза ветров здесь такая, что ветер чаще дует с запада на восток. Поэтому в Вест Энд Лондона живут в основном люди обеспеченные, а в Ист Энд — пролетарии, нюхающие дым труб окрестных заводов. В Париже — Булонь-Нейи на западе и Баньоле-Монтрей на востоке. В Берлине — Далем и Шарлоттенбург и противоположные им восточные рабочие предместья. В Москве мы видим то же самое. Правда, бывают и исключения. Обеспеченный парижский район Венсенн находится на востоке, как и, например, Кусково или Царицино у нас.

Спустившись с холма, попадаешь на набережные канала Сен-Мартин, соединяющего, посредством других каналов, Сену с Уазой и Марной. Вообще сеть каналов во Франции очень развита и до сих пор живо употребляется для всевозможного транспорта. Канал Святого Мартина входит в Сену возле площади Бастилии, и здесь расположена одна из гаваней города, Порт Арсенала. Истинное наслаждение — сидеть в погожий день на берегу, разглядывать суда, которыми наполнена гавань…

Здесь и роскошные океанские яхты, и всевозможные катера и катерки, и жилые баржи с цветочками на борту и занавесочками на окнах. Все это — под самыми разнообразными флагами, можно увидеть даже американские или южноафриканские вымпелы. А в соседних кафе нередко можно встретить настоящих «морских волков» с обветренными лицами, сидящих со стаканчиком и ароматной трубкой.

Под площадью Бастилии канал уходит под землю километра на три и появляется на поверхность только в конце бульвара Ришар-Ленуар. Здесь, вдоль набережных Жемапп и Вальми — удивительный, тихий, патриархальный квартал. Горбатые мостики над медленной зеленой водой, старинные шлюзы, рыболовы в беретках, день-деньской следящие за поплавками. И люди, просто часами глядящие на воду, наслаждающиеся безмятежной, сонноватой жизнью этого мирного островка в бурном море мегаполиса.

А выше по Сене, к востоку, на правом берегу, находится еще одно любопытное место — район винных складов, примыкающий к суперсовременному стадиону и концертному залу Берси. Это — целый городок, состоящий из узеньких улочек, носящих имена самых знаменитых французских вин — Макон, Сент-Эмильон, Шабли, Поммард, Минервуа, Корбье. Здесь из ворот складов пахнет вином, приезжают и уезжают машины, груженные ящиками с бутылками, усатые виноторговцы ведут непонятные для непосвященного разговоры…

К северо-востоку, за парижской «МКАД», находится блошиный рынок Монтрей. В отличие от более знаменитого рынка Сент-Оэн/Обервилье, весьма туристского и, соответственно дорогого, где даже ржавые краны и смесители приобретают какой-то французский шик, монтрейский рынок — совершенно настоящий и смахивает на наши толкучки. Торгуют здесь любой дурью, от сношенных башмаков до неработающих старинных игровых автоматов. А также африканскими тканями цвета «вырви глаз», китайскими веерами и фонарями, арабской чеканкой и Бог весть чем еще. А неподалеку, в небольшом доме за увитой плющом стеной, расположился самый крупный в Европе центр кружащихся дервишей-суфиев секты Ахмадийя. Если попросить разрешения, то можно присутствовать на их радениях.

Южнее Монтрея находится район Венсенн с его знаменитым замком и дворцом Людовика XIV, обширным лесом, озером и монастырем ламаистов-красношапочников. Лес — любимое место отдыха парижан, он менее ухожен, чем знаменитый Булонский лес, но и более «природен», а также меньше обсижен наркоманами и проститутками. Здесь же имеется ботанический сад, Jardin dХAcclimatisation. Это чудесное место с великолепным розарием, коллекцией редких растений и очень красивым парком. Но на мой вкус, самое замечательное, что имеется в «Саду Акклиматизации», — это построенные, наверно, в 70-х годах, в «японском стиле» павильоны, где воспроизведены (несколько наивно) разные страны. Сахара, амазонские джунгли, Япония, мексиканская пустыня… Особенно хороши эти павильоны в дни промозглой парижской зимы. Заплатив несколько франков за вход в пустынный ботанический сад, прихватив с собой бутылку вина, книжку или «ноут-бук», вы можете безмятежно кайфовать или работать, перемещаясь время от времени из сухого пустынного климата во влажную жару Амазонии, а если надоест — то отправиться на бамбук или карликовые деревца Японии.

В самом центре Парижа еще остались уголки, куда редко заходят посторонние. Например, лабиринтообразные узенькие переулки в квартале Марэ — «Болото». Случайный человек может заблудиться: улицы проложены без видимой логики. Именно здесь находится печально знаменитая бандитизмом во времена Средневековья rue des Vertus — улица Добродетелей. Да и пресловутый, знакомый всем по «Анжелике, маркизе ангелов» Двор чудес находится неподалеку. Сейчас здесь все спокойно. Еще несколько лет назад здесь имелись удивительные арабские лавочки-кафе, где торговали пряностями, оливковым маслом, вином, зеленью, но можно было и выпить кофе или опрокинуть стаканчик. Теперь арабов все меньше, зато все больше китайцев, причем каких-то особенных. Они принадлежат к некоему южнокитайскому племени «вэй» и с прочими выходцами из Поднебесной не общаются. Здесь — крошечные ресторанчики с удивительно дешевой и вкусной едой, фабрички и лавки, торгующие изделиями из кожи — сумками и ремнями, магазины, наполненные загадочными продуктами.

Еще одно весьма экзотическое место — крытые пассажи возле улицы Фобур-Сен-Дени, царство пакистанских, индийских и турецких кафе и забегаловок. Здесь усатые турки часами пьют кофе, играют в карты и смотрят на видео турецкие фильмы; пакистанцы и индийцы заходят в видеошопы взять кассеты со своими киноэпопеями; стены заклеены афишами и листовками Курдской рабочей партии с портретами Ленина и призывами к чему-то; здесь можно купить редчайшие пряности, благовония и украшения, не уезжая из Парижа на тысячи километров.

Чтобы попасть на другие холмы Парижа, надо перебраться на левый берег Сены.

Экскурс в историческую географию Парижа. Возник город на островке между двух рукавов Сены, который теперь называется Иль де ля Сите, «Остров Городка». Именно на этой болотистой кочке представители племени паризиев и основали Лютецию, будущий Париж. Им повезло: через остров, где ныне стоит Нотр-Дам, пролегал важный торговый и стратегический путь с Юга на Север, из римских средиземноморских провинций в их колонии в Германии, Бельгии, Англии, и дальше — в Скандинавию. Потом город начал разрастаться на оба берега, и исстари берега разнились между собой и нередко враждовали. Королевская резиденция была довольно быстро перенесена с Иль де ля Сите на правый берег, Rive Droite, туда, где постепенно вырос Лувр. Здесь на столетия сосредоточилась чиновная и финансовая жизнь города и страны. Здесь находится rue des Lombards, улица Ломбардцев, которые первыми открыли в Париже меняльные лавки и «ломбарды», прототипы современных банков. Центральные офисы крупнейших банков до сих пор находятся на Правом берегу. Тут же — Елисейский дворец, официальная резиденция президента, Государственный совет, большинство посольств, офисов больших компаний, музеев и самых известных театров. Но Правый берег был и средой обитания ремесленников и торговцев, шпаны и солдатья. Здесь, в полукилометре от Лувра, бурлило «Чрево Парижа», Les Halles, колоссальный рынок, теперь замененный столь же колоссальным коммерческим центром, закопанным на четыре этажа под землю. Тут футуристический Центр Помпиду, «Бобур», но тут же и улица Сен-Дени и Пигаль с их секс-шопами и проститутками. А квартал Марэ — «Болото», первоначально занятый в основном дворцами вельмож, после крушения «старого режима» превратился в чудовищный гнилой человеческий муравейник: дворцы, в соответствии с лозунгом «мир хижинам — война дворцам», были обстроены какими-то заплесневелыми курятниками и чуланами, в великолепных когда-то парадных залах обустроились кожевенные фабрики и мебельные мастерские. Только в последние два десятилетия округа Лувра, Бастилии и Оперы стали превращаться в престижный и дорогой район.

Левый берег, Rive Gauche, испокон веков был вотчиной оппозиционеров. Здесь устраивались полуопальные аристократы, здесь возник Университет, Сорбонна, вечно находившийся в противостоянии власти. Людовик XIV, ненавидевший традиционный Париж, строит здесь один из самых великолепных своих монументов — Дворец Инвалидов. Наполеона хоронят здесь же — это показательно, не в Сен-Дени же, усыпальнице Капетингов на Правом берегу предавать его прах покою… На Рив Гош находится и Пантеон, мавзолей «новых французов» — по отношению, естественно, к «ancien regime». Свою «левизну» Левый берег проявил и в «Эпоху Мая» — во времена баррикад 1968 года. Сорбонна в очередной раз разбушевалась и вспомнила об угнетенных пролетариях, обитающих в основном за речкой. Это, конечно, не значит, что Левый берег заселен исключительно студентами, профессорами и лицами свободных профессий. Вовсе нет. Но здесь все-таки больше улиц, похожих на наши Пречистенку и Арбат, больше тихих, располагающих к задумчивости, уголков, больше хороших книжных магазинов и магазинов с одеждой для людей, любящих одновременно моду и традицию.

В 70-е годы, когда наступило похмелье от «революции-68», было заявлено, что Рив Гош, его Сен-Жермен де Пре, Распай и Монпарнас, «поколение йе-йе» (белая рубашка, черные очки, черные ботинки/юбка-солнце, шиньон-«Бабетт» и тоже темные очки), Сартр и Борис Виан, а также джаз-клубы непоправимо вышли из моды. Начался отток интеллектуалов, художников и литераторов и кормивших их и от них кормившихся галерей и издательств на Рив Друат. Там тогда было дешевле снять мастерскую или оборудовать коммерческое пространство в руинированных муравейниках. Теперь все, похоже, качнулось в обратную сторону. Правый берег уже дороже Левого, а кроме того, 60-е годы снова в моде.

Первый холм, куда попадаешь на Левом берегу, это Butte S-te Genevieve, Св. Геновефы, покровительницы Парижа. Это рядом с Сорбонной, там очень красиво и очень туристично. Но есть и место, интересное русскому, — книжный магазин «ИМКА-Пресс» на одноименной улице. Пыльно-затхлый запах старых книг, огромный набор зачастую загадочных эмигрантских изданий, ощущение, что русская интеллигенция — она и на Рив Гош русская интеллигенция. Butte Montparnasse, «Холм Парнасской горы» сейчас почти незаметен в результате нивелировки и строительства. А называется он так потому, что во времена Франсуа Вийона студенты колледжей Сорбонны здесь прогуливали лекции, развалившись под кустами и лопухами, попивая вино и читая друг дружке вирши на латыни. Под его восточным склоном, ниже улиц Муффтар и Монж, имеется очень симпатичное место — «Арены». Это парижский Колизей, раз в сто уступающий римскому по размеру, но очень уютный. Хотя здесь тоже травили христиан дикими зверями (во всяком случае, так пишут в путеводителях), дух нетерпимости здесь не витает. Этот каменный цирк, зажатый между спокойными и дружелюбными домами, — как где-нибудь в Старопименовском переулке, — обсаженный акациями, сиренью и жасмином, идеальное место для милого дружеского или любовного разговора в теплый летний вечер.

Но самая главная Butte Левого берега — Butte aux Cailles, «Перепелиный холм», место совершенно неизведанное туристами. Прежде всего потому, что там нет никаких исторических памятников. Но есть удивительная, как говорят французы, «ambiance» — сочетание «атмосферы» и «микросоциума».

Перед тем, как попасть туда, стоит пройтись сквозь район Площади Италии и завернуть в «чайнатаун», находящийся в основном в подземельях нового комплекса рядом с площадью. Здесь, блуждая среди лавок и супермаркетов, торгующих неидентифицируемыми товарами, можно прикупить шелковую «маоцзэдунку», китайскую воблу, еще более пахучую, чем русская, посмотреть последний гонконгский боевик или оказаться в конфуцианском храме, где жгут бумажные свечи и поминальные деньги в честь вечноживых предков.

А выбравшись оттуда, свернув на запад по улице Тольбиак, поплутав по замершей в вечном ожидании Тополиной улице (rue des Peubliers), Алмазной улице (rue des Diamants) и улице Самсона, вы и попадете на верхушку Перепелиного холма, на круглую площадь Верлена. Жил ли там великий поэт, мне выяснить не удалось. Вряд ли. Слишком далеко от центра. Нищему гению на извозчика бы не хватало. Но если жил — то понятно, откуда такая бешеная энергия, такой мощный ритм. Это сонное царство. Дома 20-х годов, платаны, пирамидальные тополя, косое солнце — почему-то на Бютт о Кайль в любое время года теплится оранжевое умеренное солнце. Пожилые пенсионеры и рантье — прямо из флоберовского «Бувар и Пекюше», женщины с колясками да молодые люди, всем своим видом показывающие, что здесь они оказались совершенно случайно. На Перепелином холме время течет медленно, куда медленнее, чем даже на Бютт Шомон, и эта медлительность дает уверенность в том, что стыдящаяся молодежь, пройдут годы, будет все так же прогуливать до поры мало что понимающих младенцев, а потом греть кости на лавочках площади Верлена. А если столь банальные философские заключения через полчаса вам наскучат, зайдите в одно из кафе на углу. И еще через полчаса вы поймете, ловя сонно-подозрительные взгляды хозяина или хозяйки, что банальность в любомудрии — не обязательно отрицательное свойство.

В получасе ходьбы на запад — парк Montsouris, «Мышиной горы». Это тоже одна из «бютт» Парижа. Небольшая, с холмиками и беседками, арабскими и польскими работягами, пьющими пиво на газонах, с совсем уже деревенским бытом. Когда я подошел к пожилому господину в «баскской» беретке, отдыхавшему после долгой игры в «петанк» (заключающейся в размеренном катании свинцовых шаров), и спросил его, как пройти на одну из соседних улиц, он мне блаженно ответил, гортанно переворачивая влажные шары парижского прононса: «Сынок, ты чего? Зачем тебе туда, здесь куда лучше…" (Fiston, pourguoi faire? On est bon ici).

Еще одно место для нетипичного туриcта — La Ruche, «Улей», когда-то мастерская Эйфеля. В ее строительстве гениальный инженер использовал те же принципы, что для Башни: металлический несущий каркас и небольшое количество функциональных добавок из других материалов. Это строение, похожее на пагодообразный пирог, после смерти Эйфеля стало поистине ульем — но без пчеломатки. За сто без малого лет его существования в сегментообразных мастерских успели поработать художники, чьи произведения ныне висят в почетных залах самых почетных музеев: Шагал, Руо, Сутин, Поллок. Жизнь идет. В «Улье» и сейчас занимаются творческим трудом представители разных национальностей и стилей. В последнее посещение я там встретил ирландца, японца, словенца, израильтянина и француза. Дай Бог им вписать свои имена в золотую книгу парижской культурной и культовой жизни. Но и без них ля Руш — изумительный островок отдохновения среди сжатого и задыхающегося Парижа. Находится «Улей» на улице Конфедерации, одном из ответвлений улицы Вожирар, самой длинной в городе. Любителям пешего хождения могу посоветовать пройти путь ногами, от Люксембургского сада до «Периферик». Путешествие займет часа полтора — Париж город маленький, чуть больше Москвы в пределах Садового кольца. И вы, прогуливаясь, увидите самые разные пейзажи, самых разнообразных персонажей и множество мелких, но необходимых для понимания города деталей. Так что заверните в улицу Конфедерации — здесь, за чугунной, всегда приоткрытой решеткой вы полюбуетесь на жизнь «Улья», на сад, его окружающий. А если подружитесь с его обитателями, то и поучаствуете в жарении сардин и шашлыков на решетке и распивании «кот дю Рон» из пластмассового бочонка.

После этого, минуя заманчивые адреса вроде улицы Круа-Нивер и похожей на площадь Киевского вокзала Порт дХОрлеан, я завернул бы на улочку Froidevaux — «Телят холодных», цинично расположенную у стены кладбища Монпарнас. За стеной — герои Левого берега, гошисты вроде Сартра и де Бовуар; а на улице — чудные алжирские ресторанчики с прекрасным «мешуи» — жареной бараниной, «кус-кусом» и серым вином «Булуания».

Еще одно место, которое нельзя миновать, — Марсовы поля у подножия Эйфелевой башни. Это один из самых престижных районов Парижа, поэтому днем здесь ухоженные дамы прогуливают не менее ухоженных собак, а африканские или филиппинские бонны выгуливают чистеньких белокожих детишек. По аллеям катаются на лошадях девицы в брюках с кожаными леями и в зеркально начищенных сапогах. Ну, а поздно вечером здесь безлюдно и тихо. Особенно приятно здесь поздним вечером, переходящим в раннее утро: поют соловьи, сладостно пахнет жасмином и розами, сияет в черном небе подсвеченная Башня.

А закончить путешествие по не очень известному Парижу стоит в самом его сердце, на стрелке острова Св. Людвика, Ile St.-Louis, расположенного рядом с Иль де ля Сите. Почему-то здесь, хотя вокруг бродят орды туристов, почти никогда никого нет. Нужно спуститься на нижнюю набережную, где растет огромный вяз, а возле него стоит скамейка. И, усевшись на нее, любоваться видом. Он великолепен. Слева высится Нотр-Дам, на противоположном берегу поднимает свой шпиль один из древнейших храмов Парижа, Сен-Жерве — Св. Гервасий, за ним белеет Отель де Вилль, Парижская мэрия, а дальше — вдоль набережных течет к морю Сена, чередой уходят мосты, виднеются Лувр, Эйфелева башня, золотой купол Инвалидов. И над волнами парижских крыш плывут, постоянно меняясь, облака… Сидеть на этой лавочке можно часами.

Конечно, это отнюдь не все удивительные адреса города, — просто самые милые для меня. Я уверен, что любой, кто рискнет сойти с маршрутов, прописанных в путеводителях, непременно найдет что-то по своему сердцу. Исследовать Париж можно до бесконечности, только и удивляясь: господи, как же я раньше-то не замечал вот этого окна, этого двора, этого изгиба улицы?

Все статьи